15 февраля – 30 лет выводу советских войск из Афганистана
Фотографий из Афганистана у Олега Донченко не осталось. Не осталось ничего, чтобы напоминало ему о войне, кроме памяти. Жаль, что нельзя вырезать эти кадры из пленки, на которой записывается жизнь, и сжечь их в огне. А может быть, и не надо, чтобы ценить простые, но важные вещи – тихие вечера в уютной гостиной, улыбку маленького внука, сочный звук катушечного магнитофона, приветливо виляющую хвостом при виде хозяина красавицу-хаски.
В полушаге
от войны
Олег Иванович, как и многие, проходил срочную службу в погранвойсках на Дальнем Востоке, когда в Афганистан стали стягивать советские войска. В то время у него уже была семья: дочь родилась через пару недель после призыва в армию, но тогда это не могло служить основанием для отсрочки, да и смысла в ней Олег Иванович не видел.
- Сборную группу в Афганистан стали собирать после завершения курса молодого бойца, отправляли с формулировкой «На военную стажировку», - вспоминает Олег Иванович. - У меня был земляк с Ермаковского, у него тоже только что родился ребенок. Мы знали, куда едем, не хотели оставить детей без отцов, поэтому пошли к командиру и, положа руку на сердце, признались, что не хотим ехать в Афганистан. В ответ: «Комсомольский билет на стол!» Время было другое, расстаться с комсомольским билетом означало расстаться с будущим. Поэтому нас вынудили написать рапорт, а одумались уже тогда, когда мы переходили границу. Ко мне подошел замполит и предложил остаться в чужом отряде: «У тебя же дочь!» Но я отказался – все мои друзья-товарищи были в полушаге от войны. К тому же нам обещали кучу всяких льгот после службы – квартиры вне очереди, санатории, бесплатный проезд... А мне хотелось обеспечить семью.
Через полстраны из Дальнереченска 300 срочников перебросили в Афган. Олег Иванович оказался под Файзабадом.
- Нас выбросили на голой земле, в ущелье. Там был так называемый перекресток – горная тропа из Ирака и Пакистана, откуда боевики получали оружие. Она играла очень важную роль. Нашей задачей и было контролировать эту и другие горные тропы. До нас на это место заходило три группы, перед нашим заходом там проводилась очень серьезная спецоперация, все кишлаки сравняли с землей…
Маме в письмах Олег Иванович не стал говорить, что оказался на войне, сообщил только, что его перебросили в другую часть в Таджикистане, хотя она и так понимала, куда занесло ее 19-летнего сына.
- Я был водителем в взводе боевого обеспечения, возили продовольствие, уголь, простыни…Почти два месяца не вылезал из-за руля. Дисциплина была серьезной, и то, что наша точка несла не очень много потерь, - заслуга командира. Хотя, конечно, приходилось видеть смерть и провожать в последний путь товарищей. Хорошо помню первый такой случай: подорвался БТР, и погибли восемь наших ребят. Истерики не было - душу разрывала пустота.
Это не наша война
- Оказаться в незнакомой стране без элементарных бытовых удобств – уже само по себе испытание, даже если не брать в расчет войну, - рассуждает Олег Иванович.- Один раз нас забросили на блок на три кишлака, полтора месяца мы охраняли его. Была зима, шел мокрый снег огромными хлопьями, мы сидели недели две без еды и воды. Вертолеты не летали. Нас заставили слить воду из машин, чтобы их не прогревать (антифризов не было). Паяльными лампами топили снег в ведрах, пытались что-то себе приготовить. Саперы взорвали землю, образовавшуюся яму накрыли тентом, присыпали землей – что-то типа блиндажа получилось. Негде было высушить сапоги, они ночью замерзали, стояли колом… Ноги до костей дубели.
Тогда у молодых, еще не окрепших ребят не мог не возникнуть вопрос «Что мы тут делаем?» Но Олег, несмотря на все это, твердо был уверен – всё будет хорошо. Может быть, этот юношеский максимализм и сильное, ничем не сломленное желание жить помогло вернуться домой. А может, от смерти, ходившей по пятам, спасли молитвы – мамины и жены.
- Помню, шла операция по захвату банды, один парень из любопытства высунулся посмотреть, что происходит. Залез на БТР и глазел, пока не получил пулю в ногу из бура (бур - английская винтовка, производимая в разных модификациях с 1895 года, которая активно использовалась моджахедами в Афганской войне - прим.ред.). Там калибр несусветный. Ногу сразу оторвало.
Быт и уклад жизни местного населения только укрепил ощущение того, что это не наша война.
- Помню такую картину: едет на ослике местный житель в блестящих новых калошах, подъезжает к горной речке, слазит с ослика и снимает калоши. Босоногий переходит речку, - вспоминает Олег Иванович. – Тогда я понял, что ни мы, ни наша помощь, ни наш коммунизм им не нужны. В политических интригах разобраться сложно, но понятно, что война эта была больше политическая, чем освободительная. Да и началась она только из-за того, что пришли мы. Ну свергли этого Амина, пришел другой к власти… В провинциях ничего не изменилось. Они живут в своих кишлаках, глинобитных землянках, ездят на осликах, пашут на буйволах, что-то высаживают на крохотных клочках земли, кормят пятерых жен и всем довольны. И вот пришли мы… Когда в жизнь вмешиваются чужие люди, это, мягко говоря, неприятно. А Афганистан – это исламское государство со своим укладом жизни, законами, понятиями, отношением к миру.
Новый день без войны
Всю дальнейшую жизнь Олег Иванович переосмысливал те события. Лет через десять после возвращения домой появилось первое стихотворение об Афганистане.
- Я очень хорошо запомнил, еще будучи школьником, как отмечали 30-летие победы в Великой Отечественной войне. Её ветеранов всегда чтят, оказывают им поддержку, а наша Афганская тема ушла в небытие, - рассуждает вслух воин-интернационалист. - Для некоторых мы герои, для других – бандиты. Возьмите любой современный сериал: там что ни отрицательный герой, то воин-афганец.
- Я никогда не испытывал особой гордости за то, что служил в Афганистане, - продолжает мужчина. - Как-то мы с женой стояли за билетами в кассе аэропорта в Москве, впереди – человек триста… Она где-то вычитала, что воины-интернационалисты обслуживаются вне очереди. Я не хотел, но супруга настояла – взяла мои корочки и отправилась в кассу с требованием обслужить нас. Я был в шоке, как толпа отреагировала на это: чего я только не выслушал в свой адрес… Только один пожилой мужчина сказал: «Конечно, сынок, проходи, я знаю, что это такое. Вам пришлось намного хуже, чем нам».
После службы Олег Иванович работал на комбинате «Сибирь», получил квартиру в Пригорске, в семье появился еще один ребенок – сын. Вместе с супругой наладили небольшой бизнес. Жизнь, мирная, благополучная, потекла своей чередой. Но война, которая ворвалась в жизнь 19-летнего парня, навсегда застряла тяжелым черным грузом в его сердце, не давала покоя.
Эту горечь изливать на близких было бы неправильным, считает Олег Иванович, потому он стал переносить её на бумагу. Рождались стихи – то надрывные, отчаянные, как крик сокола, то тихие и безутешные, как обожженная войной степь. На некоторые даже рождалась музыка. Одну из песен благодаря другу (музыканту, вокалисту) удалось записать в студии, и при случае в красивой гостиной с камином, в котором трещит огонь, раздаются такие строки: «Слова – вода, а в тишине много смысла. Седое время чертит мудрые мысли…» И действительно, считает бывший воин, только с годами переосмысливаешь многие события своей жизни, появляется понимание сути бытия и своего предназначения. Впрочем, это еще не точка. Впереди новый день, в котором нет места войне.
Анастасия ХОМА, фото из архива Олега Донченко и одноклассники.ру
Анастасия ХОМА,
«ЧР» № 11 от 12 февраля 2019г.